Последовала долгая пауза, затем Хэдли заговорил.

— Моника не в состоянии оценить возможные последствия. Ты-то понимаешь, что завтра нас с тобой могут вытряхнуть из наших кресел?

Террелл достал трубку и начал ее набивать.

— Ты так считаешь? — Он посмотрел на Хэдли. — Все никак не мог сказать тебе одну вещь, Лоусон. Моника ушла, теперь скажу. По-моему, ты ведешь себя, как старуха, которой мерещится, что у нее под кроватью мужчина.

Хэдли залился краской.

— Это ты мне говоришь? — гневно вопросил он, но Террелл выдержал его взгляд, и мэру удалось взять себя в руки. — Не смей со мной так разговаривать!

— Что сказано, то сказано, — примирительно произнес Террелл. — Теперь послушай меня для разнообразия. — Он зажег трубку, с удовлетворением затянулся и лишь тогда продолжил: — Я уже пятнадцать лет как шеф полиции. Мне на этой работе пришлось понавидаться всякого. И то, что у нас завелся псих, совершивший два убийства, еще не причина для паники, а ты ударился в панику. В любом городке время от времени появляется псих — ты знаешь это не хуже меня. Ничего уникального в этом нет.

Хэдли вдавил кончики пальцев в лоб.

— Но ведь это происходит в Парадиз-Сити!

— Верно. А чем Парадиз-Сити отличается от других городов? Я скажу тебе чем. Парадиз-Сити — сюда приезжают порезвиться самые богатые, самые высокомерные, самые вульгарные и самые неприятные люди во всей стране. И вот здесь появляется убийца: лиса среди золотых гусей. Случись такое в любом другом городе, ты бы и читать об этом не стал.

Следя за голосом, Хэдли заявил:

— Защищать людей, которым я служу, — мой долг! На другие города мне плевать! Для меня важно то, что происходит здесь!

— И что же здесь происходит? Псих совершил два убийства. Если паниковать — нам его не найти.

— Вот ты сидишь и разглагольствуешь, — сердито буркнул Хэдли. — А какие-нибудь меры ты принял?

— Ему от меня не уйти. Я его найду, это дело времени. А ты вместе с газетчиками ведешь себя так, как будто вы решили создать такую атмосферу, какая и требуется убийце, — такое у меня складывается впечатление.

Хэдли откинулся на спинку кресла.

— Что такое ты несешь? Говори, да не заговаривайся! Пока ты со своими людьми не сделал ни черта, чтобы люди могли сказать: «Да, наша полиция кое-чего стоит». Два убийства! И чем ты можешь похвастаться? Ничем! Я создаю атмосферу, которая требуется этому маньяку? Как тебя прикажешь понимать? Как у тебя язык повернулся, и как тебя, черт возьми, прикажешь понимать?

С невозмутимым видом кряжистый Террелл закинул ногу за ногу.

— Я в этом городе прожил почти всю свою жизнь, — сказал он. — И впервые здесь запахло страхом. Здесь пахло деньгами, сексом, коррупцией, скандалом и пороком, но страхом — никогда… А сейчас я его чую.

Хэдли раздраженно взмахнул рукой.

— Мне начхать на твое обоняние! Ты обвиняешь меня в том, что я создаю атмосферу, выгодную убийце… будь любезен, объясни, о чем речь!

— Ты не задавал себе вопрос: какой у этих убийств мотив? — спросил Террелл. — И почему этот убийца себя рекламирует? Когда ко мне попадет дело об убийстве, я перво-наперво спрашиваю себя: каков мотив? Если убийство без мотива, полиции приходится блуждать в потемках. И я спросил себя: а что за мотив у этих двух убийств?

Хэдли резко подался назад в своем кресле.

— Что ты на меня смотришь? Это твоя работа, а не моя, черт подери!

— Верно. Это моя работа. — Террелл как следует затянулся. — Так вот, так или иначе, а мотив есть всегда. Когда имеешь дело с психом, мотив с ходу не определишь, но он есть, нужно только как следует его поискать. Маккьюэн был типичным продуктом нашего города. Лайза Мендоза была музыканткой. Между ними нет ничего общего, кроме одного: их смерть — это средство сделать известным человека, который окрестил себя Палачом. Умно окрестил, ничего не скажешь… С этим словом он с ходу попал на первые страницы газет. С ним сразу посеял панику в городе. Мне кажется, это и есть его мотив — другого пока не вижу, — посеять в городе панику.

— Что за чушь! — рявкнул Хэдли. — Зачем психу надо сеять в городе панику?

— Тем не менее, он это делает, — спокойно заметил Террелл. — Я не утверждаю, что на сто процентов прав, но где другое объяснение? При том, как развиваются события, похоже, что мотив я определил верно.

Хэдли надолго задумался, потом, сильно оттолкнувшись от ручек кресла, поднялся.

— Я устал. На сегодня — под завязочку. Извини, Фрэнк, что распетушился… Ладно… Над твоими словами я подумаю. О том, что нас ждет завтра, и говорить не хочется. — Террелл промолчал, и Хэдли волей-неволей представил себе завтрашние газеты, бесконечные телефонные звонки, скандальное выступление Пита Хэмилтона в теленовостях. — Ты и вправду считаешь, что этому психу вздумалось запугать весь город?

— А что он, по-твоему, делает?

— Что предпримем?

— Теперь это зависит от тебя, — сказал Террелл. Он наклонился и выбил табак из трубки, постучав ею о пепельницу. — Прежде чем ехать в управление, я хочу знать, на моей ли ты стороне?

— На твоей ли я стороне? — Хэдли пристально взглянул на него. — Естественно, на твоей.

— Естественно? — С каменным лицом Террелл посмотрел на Хэдли. — Ты только что говорил, что я могу потерять работу. Тебе нужен новый шеф полиции?

Хэдли дернулся, как от удара.

— На кой черт мне новый шеф полиции? Если кто и может поймать этого мерзавца, так это ты!

Террелл поднялся.

— Тут ты прав. Если кто и может его поймать, так это я. А посему больше никакой паники.

— Молодец, Фрэнк, — раздался голос Моники от дверей. — Я все ждала, кто же это ему скажет!

Мужчины обернулись и тут же поняли, что она слышала весь разговор.

У Хэдли внезапно полегчало на душе. Вид у него был сконфуженный.

— Ох, эти жены! Может, ты заберешь ее от меня, а, Фрэнк?

Террелл тоже сразу смягчился. Подмигнул Монике.

— Не будь у меня своей благоверной, поймал бы тебя на слове, — пошутил он. — Они друг друга стоят. — И он пошел к выходу.

Хэдли с сомнением в голосе спросил:

— Хочешь, завтра приеду в управление?

— Тебя мы хотим видеть всегда, Лоусон, — еще раз пошутил Террелл. Коснувшись руки Моники, он сел в лифт… а внизу его ждали телекамеры.

Джек Андерс, швейцар в гостинице «Плаза-Бич», стоял на красном ковре перед солидными мраморными порталами, которые вели в лучшую гостиницу Парадиз-Сити, ручищи он сцепил за спиной, а проницательные серые глаза изучали бульвар перед входом.

Андерс был ветераном второй мировой войны, имел несколько впечатляющих медалей за доблесть и участие в боевых действиях и теперь был весьма заметной фигурой на бульваре. В должности швейцара «Плаза-Бич» он работал последние двадцать лет.

Утро — время далеко не пиковое, и Андерс мог позволить себе расслабиться. Через пару часов на предобеденный коктейль начнут съезжаться гости, и работы у него будет по горло: открывать дверцы машин, инструктировать шоферов насчет парковки, приподнимать фуражку перед постоянными клиентами, отвечать на кретинские вопросы, информировать и получать долларовые купюры. Никому из клиентов «Плаза-Бич» и в голову не приходило заговорить с Андерсом, не приготовив для него доллар. Но сейчас, в 9.30, он не ожидал никаких посягательств на его внимание и соответственно отдыхал.

Полицейский Пэдди Макнейл, массивный ирландец средних лет, дежуривший на бульваре на случай транспортного затора, да и просто поглядывавший за престарелыми и богачами, остановился рядом с Андерсом.

Они были друзьями, и немудрено. Вот уже сколько лет в любую погоду Андерс стоял на страже перед входом в гостиницу, а Макнейл прохаживался по бульвару и каждые два часа подходил к гостинице — передохнуть и немного поболтать.

— Ну, как там твой приятель… Палач? — спросил Андерс, когда Макнейл остановился рядом. — Я тут радио слушал. Мои старички все штанишки промочили.

— Твои старички… если бы только они, — мрачно заметил Макнейл. — Не жизнь пошла, а хрен знает что. Мне еще повезло, что меня сюда поставили. Старую гвардию — еще человек десять вроде меня — хоть как-то пощадили, остальные, высунув язык, ищут этого сукина сына. Утром два грузовика с людьми подослали из Майами. Да толк-то от них какой? Трата времени и денег. Что они здесь знают, эти легаши из Майами?